... а я пошла предаваться порокам обжорства и пианства культурно отдыхать.
Наталья Резанова
Буйная прогулка
Возникает вопрос : каким образом я додумался ввести юридическую казуистику в свою сказку?
Э.Т. А. Гофман. Оправдательная речь от 22 февраля 1822 г.
Это очень скучное времяпровождение – заседание апелляционного суда. Особенно в таком маленьком городишке, как Фрейдидиденсмюль. Референдарий Шульц, исполняющий обязанности помощника судьи, никогда не обольщался на сей счет. Может быть, где-нибудь в Берлине или Дрездене суды рассматривают дела громкие и скандальные. Но не здесь. Пусть Фрейдиденсмюль и является столицей княжества, само княжество без лупы на карте не разглядеть. И дела здесь такие же мелкие. Вроде нынешнего – драка с членовредительством в трактире «У розы». Дело яснее ясного, подсудимый во всем сознался, совершенно непонятно, почему господин советник не влепит положенный срок любителю помахать кулаками, и тратит время на допрос свидетелей. Но если Шульц хочет успешно сдать экзамен на асессора, который раньше уже заваливал, он не должен возражать судье.
Подсудимый, Вернер Шмидт, слуга в трактире «У розы» ( 24 года, сирота, холост), тоже не понимает, зачем все это.
--Господин судья! Ну что там огород городить! Это моя работа – ежели кто из посетителей буянить начнет – утихомирить. А Лампрехт, сволочь такая, то и дело безобразия затевал. Не рассчитал я силы, врезал мерзавцу. Готов понести наказание по всей строгости. Хватит уже людей мучать!
--Молчать! – судья стучит молотком по столу. – Твоего мнения никто не спрашивал. Продолжаем опрос.
Людей, который мучают допросом, в зале немного. Точнее мало. Обычно на суде присутствуют друзья и родственники – как подсудимого, так и пострадавшего - и сам пострадавший, если тот жив. Лампрехт , из-за увечья которого уголовная полиция возбудила дело, находится в госпитале святой Терезы. Родни у него нет, как впрочем, и у обвиняемого. Относительно друзей – это другой вопрос.
Советник Келлер тоже не обольщается насчет этого дела. Очень нехорошего дела. Хотя с виду и простого. Пострадавший Лампрехт жив, но как говорит доктор от святой Терезы, вряд ли придет в себя. «Удар был таков, что останется он бессмысленным и парализованным. Лучше б тот парень его просто убил», - сказал доктор.
А парень из трактира, между прочим, врет. Советник Келлер достаточно повидал, чтоб отличать правду от лжи. Почему он врет, судья и собирается выяснить. Никто ему за это не заплатит, но Келлер добросовестный человек и привык доводить начатое до конца.
Свидетели – Майер, владелец «Розы», пара посетителей, присутствовавших там в злополучный вечер драки, служанки Фюсхен и Цисхен. Суд обычно не принимает во внимание свидетельства женщин, но Келлер знает – именно из женщин обычно можно вытрясти полезные сведения.
На задней скамье, закутавшись в серый плащ с капюшоном, сидит еще одна женщина. Сюда ее никто не вызывал. Особу дворянского происхождения – да упаси боже. Но она пришла добровольно. Фрейлейн фон Лилиенвальде, канонисса , управительница детского приюта, в котором воспитывался подсудимый.
Семейство Лилиенвальде попечительствовало над этим приютом со дня его основания, и всегда управляла им дама из этого рода. Стоило одной канониссе умереть, как незамедлительно место ее занимала другая – весьма похвальная последовательность, ибо резиденция Лилиенвальде находилась за пределами княжества, где-то на Рейне, и никто из его представителей, кроме канонисс, в Фрейдиденсмюле не появлялся. Все к этому привыкли, и никто не интересовался, почему так, особенно теперь, в правление князя Бастиана. Его светлость вечно нуждался в деньгах, и был только рад, что забота о приюте не ложится бременем на казну.
Итак, фрейлейн фон Лилиенвальде прибыла узнать о судьбе одного из своих воспитанников, а захочет ли она выступить в его защиту – зависит только от нее.
Герр Майер, трактирщик, в общем, подтвердил слова обвиняемого. В тот вечер зал был полон, прислуга с ног сбивалась, и как назло, приперся этот Лампрехт – прошу прощения, господин судья, но никчемный он был человечишка, ладно бы просто буян, вроде Карла, таких терпеть можно, а вечно норовил какую-нибудь пакость учинить. А что там в точности произошло, и кто кого начал бить, он , Майер, лично не видел, в погреб спускался.
Советник отметил про себя, что трактирщик чего-то не договаривает, вслух же поинтересовался, что таков есть помянутый Карл.
Майер отвечал, что это отставной драгун Карл Лемке, что не так давно вернулся из-за моря, списанный из армии вчистую по причине тяжких ранений.
В подробности он не вдавался, а судья не спрашивал, ибо всем было известно, что его светлость поставляет рекрутов тем государствам, что вечно нуждаются в пополнении своих армий. И помянутому Карлу еще повезло, что запродали его британской короне, а не прусской, иначе никакие ранения бы не помогли.
Однако оный Карл снова всплыл в показаниях свидетелей. Якобы именно он начал драку с Лампрехтом, потому как он человек контуженный и легко впадает в ярость. А слуга Вернер пытался их разнять. И вроде бы даже разнял и развел по углам, но когда Лампрехт начал говорить гадости про услужающих девиц и приставать к ним, полез в драку снова. Тут вроде бы Вернер их выдворил, и более в тот вечер их в трактире не видели.
--Очень интересно, -- сказал судья. – А что же, милейший Шульц, не вызвали вы в суд отставного драгуна Лемке?
Референдарий закашлялся, а после промямлил, что по словам обвиняемого, да и прочих присутствующих, Карл Лемке тяжко хворает, с постели не встает, и потому не может быть свидетелем.
Прочие подтвердили – да, Лемке и впрямь хворает, это не с того вечера началось, а сразу по возвращении, не зря его из армии отправили восвояси. Хоть у той бабки, у которой он комнатушку снимает, спросите. А как на ноги встанет, сразу тащится в «Розу» пенсион свой солдатский пропивать.
Судья сделал себе в бумагах какую-то пометку. И с удовлетворением принят тот факт, что обнаружилась причина драки. В общем-то, большинство драк происходит из-за девиц, но случаются и по политическим причинам. И это самое неприятное. По крайности, в этом деле ничего подобного не обнаружилось. И можно было спокойно продолжать.
Свидетели не могли припомнить, которой из девиц привязался пострадавший – скорее всего, лез он к обеим. В любом случае, они здесь обе-две, и выяснить истину не составляет труда. Фюсхен и Цисхен, значит. Цисхен , то бишь Цецилия Майер, приходится хозяину племянницей, с нее и начнем.
--Девица Майер, предупреждаю, что вы должны говорить правду и только правду. Что вы можете сказать о событиях помянутого вечера?
Девица Цисхен, маленькая, пухленькая, румяная, хорошенькая, как картинка, поначалу мнется, потом собирается с духом.
--Ну… я все не видела… но в общем, они подрались.
--Из-за вас?
Цисхен фыркает.
--Да вы что, господин судья. Порядочная девушка никогда до такого не допустит, даже если она в трактире услужает! Да чтоб всякие пьяницы и мерзавцы посмели ее хватать, а потом трепали ее доброе имя? Да ни за что! Это все из-за нее было! – девушка кивает в сторону другой служанки – рыжей, веснушчатой. Та не делает попытки возразить, и советник Келлер ободряюще кивает Цисхен. Та продолжает: - Они еще в зале задираться начали, а как она за водой пошла, так Лампрехт похваляться начал, что сейчас во дворе он ее подловит, в конюшню затащит, и это…. – она стыдливо опустила глаза. – А дальше они выскочили…
--То есть, как Вернер Шмидт ударил Лампрехта, вы не видели?
--Чтоо? – на миг Цисхен забывает о приличиях. – Какой Вернер!? Да он мухи не обидит, он спокойного нрава, сроду рук не распускал! Это все Карл, он же на голову больной, помешанный прямо!
--Так вы видели, как Карл Лемке нанес удар? Напоминаю, вы обещали говорить правду.
--Да что там видеть-то? Все знают, что он хахаль Фюсхен, с давних пор еще…
--Вот как. А подсудимый Шмидт утверждает, что Лампрехта избил он. А Лемке там якобы вообще не было. С какой стати ему покрывать преступника?
--Так ведь господин судья! Они же друзья закадычные, еще с приютских времен! Вот Вернер по доброте душевной на себя вину-то и взял! А этот негодяй даже в суд не явился…
Дело приобретало интересный, хотя и не так, чтоб неожиданный оборот. По крайней мере, теперь судья знал, почему подсудимый лжет. Однако это надо было еще доказать. Что ж, оставалась еще одна свидетельница.
--Девица Софи… - фамилия в бумагах не была указана. Тоже приютская? Мальчикам в сиротских домах при крещении присваиваются фамилии – это необходимо для военной, а иногда и гражданской службы, а девочки обойдутся. – Вы должны говорить правду.
Она подняла голову и кивнула. Келлер отметил, что, несмотря на веснушки, девушка , пожалуй покрасивее пряничной Цисхен. Была бы красивее, если б не заплаканные глаза.
--Итак, вы видели, как получил удар пострадавший Лампрехт?
--Да, - тихо отвечает девушка, теребя края передника.
--Прекрасно. Кто нанес удар – подсудимый Шмидт или Карл Лемке?
Софи бесфамильная молчит.
--Отвечайте! И помните – тот, чье имя вы назовете, не отделается легко! Он пойдет на каторжные работы! – Советник хочет напомнить о наказании за ложь в суде, но Вернер вмешивается:
--Да что ты молчишь? Или забыла? Я виноват, я!
Женщина в сером на задней скамье тоже молчит. Ты не должна вмешиваться, твердит она мысленно. Даже если сердце твое полно жалости. Это запрещено. Это условие нашего существования здесь. Не вмешиваться. Не выдавать себя.
---Девица Софи!
Свидетельница вытирает слезы рукавом и произносит:
--Это был Вернер.читать дальше
Наталья Резанова
Буйная прогулка
Возникает вопрос : каким образом я додумался ввести юридическую казуистику в свою сказку?
Э.Т. А. Гофман. Оправдательная речь от 22 февраля 1822 г.
Это очень скучное времяпровождение – заседание апелляционного суда. Особенно в таком маленьком городишке, как Фрейдидиденсмюль. Референдарий Шульц, исполняющий обязанности помощника судьи, никогда не обольщался на сей счет. Может быть, где-нибудь в Берлине или Дрездене суды рассматривают дела громкие и скандальные. Но не здесь. Пусть Фрейдиденсмюль и является столицей княжества, само княжество без лупы на карте не разглядеть. И дела здесь такие же мелкие. Вроде нынешнего – драка с членовредительством в трактире «У розы». Дело яснее ясного, подсудимый во всем сознался, совершенно непонятно, почему господин советник не влепит положенный срок любителю помахать кулаками, и тратит время на допрос свидетелей. Но если Шульц хочет успешно сдать экзамен на асессора, который раньше уже заваливал, он не должен возражать судье.
Подсудимый, Вернер Шмидт, слуга в трактире «У розы» ( 24 года, сирота, холост), тоже не понимает, зачем все это.
--Господин судья! Ну что там огород городить! Это моя работа – ежели кто из посетителей буянить начнет – утихомирить. А Лампрехт, сволочь такая, то и дело безобразия затевал. Не рассчитал я силы, врезал мерзавцу. Готов понести наказание по всей строгости. Хватит уже людей мучать!
--Молчать! – судья стучит молотком по столу. – Твоего мнения никто не спрашивал. Продолжаем опрос.
Людей, который мучают допросом, в зале немного. Точнее мало. Обычно на суде присутствуют друзья и родственники – как подсудимого, так и пострадавшего - и сам пострадавший, если тот жив. Лампрехт , из-за увечья которого уголовная полиция возбудила дело, находится в госпитале святой Терезы. Родни у него нет, как впрочем, и у обвиняемого. Относительно друзей – это другой вопрос.
Советник Келлер тоже не обольщается насчет этого дела. Очень нехорошего дела. Хотя с виду и простого. Пострадавший Лампрехт жив, но как говорит доктор от святой Терезы, вряд ли придет в себя. «Удар был таков, что останется он бессмысленным и парализованным. Лучше б тот парень его просто убил», - сказал доктор.
А парень из трактира, между прочим, врет. Советник Келлер достаточно повидал, чтоб отличать правду от лжи. Почему он врет, судья и собирается выяснить. Никто ему за это не заплатит, но Келлер добросовестный человек и привык доводить начатое до конца.
Свидетели – Майер, владелец «Розы», пара посетителей, присутствовавших там в злополучный вечер драки, служанки Фюсхен и Цисхен. Суд обычно не принимает во внимание свидетельства женщин, но Келлер знает – именно из женщин обычно можно вытрясти полезные сведения.
На задней скамье, закутавшись в серый плащ с капюшоном, сидит еще одна женщина. Сюда ее никто не вызывал. Особу дворянского происхождения – да упаси боже. Но она пришла добровольно. Фрейлейн фон Лилиенвальде, канонисса , управительница детского приюта, в котором воспитывался подсудимый.
Семейство Лилиенвальде попечительствовало над этим приютом со дня его основания, и всегда управляла им дама из этого рода. Стоило одной канониссе умереть, как незамедлительно место ее занимала другая – весьма похвальная последовательность, ибо резиденция Лилиенвальде находилась за пределами княжества, где-то на Рейне, и никто из его представителей, кроме канонисс, в Фрейдиденсмюле не появлялся. Все к этому привыкли, и никто не интересовался, почему так, особенно теперь, в правление князя Бастиана. Его светлость вечно нуждался в деньгах, и был только рад, что забота о приюте не ложится бременем на казну.
Итак, фрейлейн фон Лилиенвальде прибыла узнать о судьбе одного из своих воспитанников, а захочет ли она выступить в его защиту – зависит только от нее.
Герр Майер, трактирщик, в общем, подтвердил слова обвиняемого. В тот вечер зал был полон, прислуга с ног сбивалась, и как назло, приперся этот Лампрехт – прошу прощения, господин судья, но никчемный он был человечишка, ладно бы просто буян, вроде Карла, таких терпеть можно, а вечно норовил какую-нибудь пакость учинить. А что там в точности произошло, и кто кого начал бить, он , Майер, лично не видел, в погреб спускался.
Советник отметил про себя, что трактирщик чего-то не договаривает, вслух же поинтересовался, что таков есть помянутый Карл.
Майер отвечал, что это отставной драгун Карл Лемке, что не так давно вернулся из-за моря, списанный из армии вчистую по причине тяжких ранений.
В подробности он не вдавался, а судья не спрашивал, ибо всем было известно, что его светлость поставляет рекрутов тем государствам, что вечно нуждаются в пополнении своих армий. И помянутому Карлу еще повезло, что запродали его британской короне, а не прусской, иначе никакие ранения бы не помогли.
Однако оный Карл снова всплыл в показаниях свидетелей. Якобы именно он начал драку с Лампрехтом, потому как он человек контуженный и легко впадает в ярость. А слуга Вернер пытался их разнять. И вроде бы даже разнял и развел по углам, но когда Лампрехт начал говорить гадости про услужающих девиц и приставать к ним, полез в драку снова. Тут вроде бы Вернер их выдворил, и более в тот вечер их в трактире не видели.
--Очень интересно, -- сказал судья. – А что же, милейший Шульц, не вызвали вы в суд отставного драгуна Лемке?
Референдарий закашлялся, а после промямлил, что по словам обвиняемого, да и прочих присутствующих, Карл Лемке тяжко хворает, с постели не встает, и потому не может быть свидетелем.
Прочие подтвердили – да, Лемке и впрямь хворает, это не с того вечера началось, а сразу по возвращении, не зря его из армии отправили восвояси. Хоть у той бабки, у которой он комнатушку снимает, спросите. А как на ноги встанет, сразу тащится в «Розу» пенсион свой солдатский пропивать.
Судья сделал себе в бумагах какую-то пометку. И с удовлетворением принят тот факт, что обнаружилась причина драки. В общем-то, большинство драк происходит из-за девиц, но случаются и по политическим причинам. И это самое неприятное. По крайности, в этом деле ничего подобного не обнаружилось. И можно было спокойно продолжать.
Свидетели не могли припомнить, которой из девиц привязался пострадавший – скорее всего, лез он к обеим. В любом случае, они здесь обе-две, и выяснить истину не составляет труда. Фюсхен и Цисхен, значит. Цисхен , то бишь Цецилия Майер, приходится хозяину племянницей, с нее и начнем.
--Девица Майер, предупреждаю, что вы должны говорить правду и только правду. Что вы можете сказать о событиях помянутого вечера?
Девица Цисхен, маленькая, пухленькая, румяная, хорошенькая, как картинка, поначалу мнется, потом собирается с духом.
--Ну… я все не видела… но в общем, они подрались.
--Из-за вас?
Цисхен фыркает.
--Да вы что, господин судья. Порядочная девушка никогда до такого не допустит, даже если она в трактире услужает! Да чтоб всякие пьяницы и мерзавцы посмели ее хватать, а потом трепали ее доброе имя? Да ни за что! Это все из-за нее было! – девушка кивает в сторону другой служанки – рыжей, веснушчатой. Та не делает попытки возразить, и советник Келлер ободряюще кивает Цисхен. Та продолжает: - Они еще в зале задираться начали, а как она за водой пошла, так Лампрехт похваляться начал, что сейчас во дворе он ее подловит, в конюшню затащит, и это…. – она стыдливо опустила глаза. – А дальше они выскочили…
--То есть, как Вернер Шмидт ударил Лампрехта, вы не видели?
--Чтоо? – на миг Цисхен забывает о приличиях. – Какой Вернер!? Да он мухи не обидит, он спокойного нрава, сроду рук не распускал! Это все Карл, он же на голову больной, помешанный прямо!
--Так вы видели, как Карл Лемке нанес удар? Напоминаю, вы обещали говорить правду.
--Да что там видеть-то? Все знают, что он хахаль Фюсхен, с давних пор еще…
--Вот как. А подсудимый Шмидт утверждает, что Лампрехта избил он. А Лемке там якобы вообще не было. С какой стати ему покрывать преступника?
--Так ведь господин судья! Они же друзья закадычные, еще с приютских времен! Вот Вернер по доброте душевной на себя вину-то и взял! А этот негодяй даже в суд не явился…
Дело приобретало интересный, хотя и не так, чтоб неожиданный оборот. По крайней мере, теперь судья знал, почему подсудимый лжет. Однако это надо было еще доказать. Что ж, оставалась еще одна свидетельница.
--Девица Софи… - фамилия в бумагах не была указана. Тоже приютская? Мальчикам в сиротских домах при крещении присваиваются фамилии – это необходимо для военной, а иногда и гражданской службы, а девочки обойдутся. – Вы должны говорить правду.
Она подняла голову и кивнула. Келлер отметил, что, несмотря на веснушки, девушка , пожалуй покрасивее пряничной Цисхен. Была бы красивее, если б не заплаканные глаза.
--Итак, вы видели, как получил удар пострадавший Лампрехт?
--Да, - тихо отвечает девушка, теребя края передника.
--Прекрасно. Кто нанес удар – подсудимый Шмидт или Карл Лемке?
Софи бесфамильная молчит.
--Отвечайте! И помните – тот, чье имя вы назовете, не отделается легко! Он пойдет на каторжные работы! – Советник хочет напомнить о наказании за ложь в суде, но Вернер вмешивается:
--Да что ты молчишь? Или забыла? Я виноват, я!
Женщина в сером на задней скамье тоже молчит. Ты не должна вмешиваться, твердит она мысленно. Даже если сердце твое полно жалости. Это запрещено. Это условие нашего существования здесь. Не вмешиваться. Не выдавать себя.
---Девица Софи!
Свидетельница вытирает слезы рукавом и произносит:
--Это был Вернер.читать дальше
