Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

заключительная постебушка по "Инуяше"

СЕЙЧАС ВЫЛЕТИТ ПТИЧКА
(Картинка, не уместившаяся на последней странице манги)

Так. Я согласна с тем, что свадьба у меня будет без мамы, без фаты и лимузина, но без свадебных фотографий никак нельзя. Поэтому я и притащила сюда фотоаппарат. Оцените – цифровой, чтоб здесь можно было отпечатать. И не говорите мне, что если фотки сохранятся, это собьет с толку археологов. Весь мой путь по эпохе Сэнгоку и так усеян упаковками от фастфуда и пластиковыми бутылками. Ничего, никто в будущем не нашел. Что касается фотографий, они конечно же, не проживут 500 лет. А камеру, когда все отщелкаю, я в землю зарою, я родню уже предупредила, где.
Снимать, конечно, придется самой. Невеста в роли свадебного фотографа – это против всяких правил, но что у нас тут по правилам?
Уважаемые гости, проходите на поляну, в доме мы все равно не поместимся. Кстати, в доме мы и без гостей не поместимся. Этот дом не рассчитан на три семьи. И не говорите «мы привыкли». Отвыкать пора от нравов темного средневековья. Придется строить новый дом, или пока ремонтировать этот… а ремонт, Инуяша, это тебе не мегазлодеев мочить, или квесты за магическими кристаллами устраивать, это гораздо круче…Почему я не согласилась, когда Сешомару предложил снять под банкет дворец его матушки? Неужели не ясно – это он издевался так. Нет, не надо его сейчас убивать. Не порти мне праздник, тем более что еще неизвестно, кто кого убьет. И, Сешомару, когда я помянула твою мать, это не было выражением неуважения.

Проходим, проходим… Между прочим, я самыми крупными иероглифами написала объявление и повесила на самом видном месте: «За уши и хвосты не дергать, мечи сдавать при входе, и магические чары запечатать» и хоть кто-нибудь обратил внимание?
Инуяша, стань, пожалуйста в центре, ты пока что главный герой и вообще жених, тебя отовсюду должно быть видно. Остальные группируются вокруг него... Мироку, Санго, куда вы? Что, дети разбежались и расползлись? Привязывать надо было! Кто-нибудь, поймайте детей! Кого вы мне суете? Это Джакен! Я понимаю, что мелкий, но все-таки почтенный пожилой демон… извините, Джакен.

Что, бабушка Каэде? Интимный вопрос, пока они все бегают? В каком смысле интимный? Собираюсь ли я по случаю свадьбы снять с Инуяши заговоренный ошейник? Вот не ожидала такого вопроса от женщины с большим жизненным опытом. Кто же это демона гулять без ошейника выпустит? Да еще с таким характером?
Ко всем присутствующим кицунэ и тануки. Если кто в решающий момент начнет превращаться, драть буду за хвосты со всей суровостью. Кирара, кисонька, к тебе это не относится, не принимай, пожалуйста, боевую форму!

Шиппо, иди сюда. Вот объектив. Когда я всех сфотографирую, то встану рядом с Инуяшей, а ты нажмешь вот на ту пимпочку… да не сейчас! Ты помнишь, что я сказала про хвост? Какое еще объявление? Всем можно, а мне нельзя?

Ах, вот они где, дети. Мироку, Санго, снимите своих спиногрызов с ушей жениха! Что значит «сперва своих заведи, а потом командуй»? Заведу-заведу, не беспокойтесь. Я собираюсь основать здесь род потомственных хранителей храма, который, между прочим, и через пятьсот лет существует! Я из него происхожу! Что ж это получается…Я - свой собственный предок? Как это может быть? Надо было раньше фантастику читать, теперь уж не получится…
Снова строимся… что-то мне эта композиция не нравится. Кохаку-кун, будь добр, уведи дракона на край поляны, а то он половину гостей загораживает. Или это дракониха? Кто их знает, этих огнедышащих…

Кстати, где Кога? Припоминаю, что его и на венчании не было. А ведь точно помню, что писала приглашение. Вот не надо мне про «может, его жена не пустила». Я и жену приглашала. Если я узнаю, что ты вообще приглашение не послал…не заводись, пожалуйста, со своей дурацкой ревностью, Кога теперь серьезный женатый демон…

Вроде все собрались? Смотрим в объектив. Сешомару –сама, хоть раз в жизни не строй такую каменную рожу. Рин, объясни ему, что это свадьба, а не похороны. Что? На похоронах Инуяши непременно будет улыбаться? Инуяша, положи меч, отстань от брата, какой ни есть, а он родня! Рин, держи Сешомару! Господи, как они меня достали со своими братскими чувствами!
Вот. Как говорит мой дедушка, «сейчас вылетит» птичка», хотя кто его знает, почему он так говорит…Снимаю! Ой, и в самом деле вылетела. Кто-то магией балуется, или… ну куда опять все побежали? Инуяша, хоть ты… Инуяша! Инуяша, СИДЕТЬ!

---

вчера бвл всемирный день книги и авторского права...

Прикрепленный к ДР Вильяма нашего Шекспира. Ну и вспомнилось:

"--Но речь не о них, а о ваших сочинениях. Говорят, они имели успех.

--Они принесли мне некоторые похвальные отзывы.

--И доходы.

--О, доходы они приносят лишь издателю. Но, по крайней мере, сам отдавая рукописи печатнику, я имею возможность проследить, чтоб они были пристойно изданы. Не то, что у пиратов.

--Пиратов? – это было что-то новое. Воображение вмиг нарисовало пиесу моего собеседника, разыгранную на пиратском корабле. Но он, конечно, имел в виду нечто иное.

--У пиратских издателей. Их агенты в публике записывают то, что говорят актеры, а потом пьесы идут в печать с грубейшими ошибками. Не говоря уж о том, что автор не получает ни пенни. Только за этот год пираты тиснули четыре моих пьесы, и бороться с ними невозможно.

Тема, похоже, искренне его волновала. Мне это тоже было интересно, хотя и по другой причине. " (с) "Белая дама сонетов"

---

Двое бессердечных, окончание

2. Он

Она очень красива. Впрочем, все создания Нараку красивы, даже те, кого на общий взгляд можно счесть безобразными. Той особой красотой, которая в своей утонченности приобретает оттенок извращенности и порока. Это больше выдает их происхождение, чем пресловутый ожог на спине.
То же можно сказать и самом Нараку. Потому что он всегда остается тем, кем был – жалким бандитом, продавшим душу отребью среди нечисти. Ничтожеством. И по ничтожности своей вечно стремится захапать всего и побольше. Наращивает броню, клещи и щупальца. И больше похож на спрута, чем на молодого красавца.

Ничего, главное узнать, где у этого спрута сердце…

Но Кагура красива по любым меркам. Я полюбил бы ее… если б не этот ожог на спине в форме паука. Он не дает забыть, кто она, и откуда взялась. Раньше я вообще считал, что у созданий Нараку не бывает собственной воли. Может, и теперь бы считал. Если бы Рин не разъяснила, что к чему.
То есть она, конечно, не мне разъясняла, а Джакену. Но так, чтоб я услышал. Эдак деликатно. Рин очень проницательна для своего возраста.

Она вообще странный ребенок. Не то, чтоб я приглядывался к тому, как ведут себя дети, но видеть приходилось. Она не бегает за мной хвостом, не пытается приласкаться, не плачет, не ноет, не расспрашивает, где я был, что делал и что собираюсь делать.

Хотя вообще-то она играет, болтает, собирает цветы, Джакеном вертит, как хочет. А со мной – даже не говорит почти. И о том, что Кагура меня любит, она сказала не мне, а Джакену.

Нет, конечно, она просто понимает, что несдержанность в словах и поступках меня раздражает. Но вот Джакен за сто с лишним лет не понял. А Рин… говорит мало, действует четко, приказы исполняет – как воин на службе господина.

Единственный раз она напрямую ослушалась моего приказа – когда бросилась спасать Кагуру. Я велел не вмешиваться – а она прыгнула в горную реку. При том, что Кагуры боялась до дрожи.
Почему она так поступила? Глупый ребенок, сказал бы я – но ведь уже ясно, что совсем не глупый.

И почему, когда я с Кагурой, я думаю о Рин?
Это неправильно.
Этого не следует делать.

И вообще, есть более важные дела.

--Идем, -- говорю я.

Посмотрим, насколько далеко простирается ее собственная воля.


3. Та, что за скобками

Я не спрашиваю, далеко ли идти. Могла бы предложить ему полететь вместе. Насколько мне известно, летать он не умеет. Впрочем, ему и не нужно. Его демоническая природа позволяет ему столь быстро перемещаться в пространстве, что взгляд не уследит. А для полетов… для полетов у него был дракон. Собственно, он и сейчас есть, только он отдал его девчонке. А сам ходит пешком. Поэтому я и не предлагаю ему лететь. Чтоб не оскорбить его гордость. К тому же в воздухе нас проще выследить. Так что иду за ним, и надеюсь, что путь недалек.

Они сидят у костра, и что характерно, даже не вскакивают, когда я вслед за Сешомару выхожу из темноты. Только Джакен бурчит что-то нечленораздельно-злобное. Это существо меня ненавидит. Люто. И тут ничего не поделаешь. Да я ничего и не собираюсь делать.

А девчонка… она улыбается.

--Добрый вечер, Сешомару-сама. Добрый вечер, Кагура-сан. Будете ужинать? Я рыбы наловила, здесь всем хватит…

Это она – мне? Похоже, что мне.

Он стоит в стороне. Наблюдает. Ждет, что я сделаю.

Я сажусь у костра, принимаю палочку с нанизанной рыбой. Исподволь разглядываю девчонку, хотя видела ее много раз. Ох, мужчины. Думают, нарядили ребенка и хватит. А ноги у нее босые , руки исцарапаны, волосы нечесаны, мордашка чумазая. Да и грубовата мордашка-то. Человеческий детеныш… а глаза сияют.

--Ты сама добываешь себе еду, Рин?

--Конечно, -- с готовностью отвечает она.—Рыбу ловлю, ставлю силки, грибы собираю, знаю все сьедобные корни…

Ну, конечно. Не Сешомару же напрягаться. Это не по его геройскому статусу. В каком-то смысле ему повезло. Не малолетнюю принцессу себе на шею посадил, а ребенка, способного о себе позаботиться.

--А я еще она ворует овощи из человеческих огородов, -- ябедничает Джакен.

--Так мы ж их вместе воровали, Джакен-сама! – она смеется.

Я не вижу ни во взгляде ее, ни в повадке никакой враждебности. Мне трудно ее понять. Я никогда не была ребенком. Я не рождена, я сотворена. Даже Сешомару знал, что такое детство и взросление. Я – нет. Я сразу появилась на свет взрослой.

Сколько ей лет по человеческому счету – семь, восемь? Смутная надежда… конечно, она любит Сешомару, но, возможно, она любит его как отца? Ведь она сирота, так?

Тогда мы могли бы ужиться. Все вместе. Уж я –то позабочусь, чтоб она приобрела подобающие манеры. А ее со временем выдадим замуж… за кого-нибудь подходящего ей по возрасту и статусу.

--Рин, -- говорю я. – Я причинила тебе много зла. Но не по собственной воле. Не надо меня бояться. Я не хочу вредить тебе. А если…-- не хочется договаривать, но раз уж начала, то придется. -- … если меня заставят это сделать, то Сешомару-сама меня убьет.

--Это так,-- отзывается он.

А ты ждала другого? Что, размечталась, маменька?

Теперь ее глаза не смеются.

--Этого не должно случиться. Вы ведь любите Сешомару-сама, вы не захотите, чтоб он был несчастен.

Джакен бормочет что-то вроде «какой непосредственный ребенок». Какое там. Непосредственности нет и в помине. Что я говорила насчет того, что опыт заложен в нас изначально? Забудьте. Мне, сильному демону, Повелительнице Ветра, далеко до этого детеныша.
И мне кажется… я понимаю, что она такое. В чем ее дар. Есть люди, умеющие читать мысли. Это чародеи, они опасны для нас. Есть люди, обладающие силой духа, и способные использовать ее как оружие. Эти для демонов еще опаснее – святые, монахи и заклинатели.

Но дар Рин имеет иную природу.

Она читает чувства окружающих. Вроде бы, это всякому дано -- угадывать чувства другого, ан нет, все мы склонны обманываться. А ей удается ощущать их непосредственно. И потому она с каждым может говорить на его языке. И передавать собственные чувства в ответ.

Нам всем крупно повезло, что она на самом деле добра. Или… не повезло? Бесполезно притворяться перед ней —она почувствует фальшь. Но если я не стану притворяться и на самом деле привяжусь к ней – разве это лучше?

Вряд ли из нас получится счастливая семья.

---

Двое бессердечных

(«Инуяша». Время действия – между первым и вторым сезонами.)

1.Она

Про нас обоих говорят, что у нас нет сердца. Про него в переносном смысле, про меня в прямом. И про меня это чистая правда. В моей груди сердца нет. Существа, подобные мне, способны жить отдельно от своего сердца. Его держат отдельно от тела ,либо в целях безопасности – скрывая от всех, ибо демона, подобного нам, можно уничтожить, лишь поразив его сердце. Либо, если кто-то таким образом получает над нами власть.
К сожалению, мой случай – последний. Тот, кто держит мою жизнь в своей власти, держит в руках мое сердце. Тоже в самом прямом смысле. Мое тело можно рвать на куски, подвергать самым жестоким пыткам – я не умру. Испробовано. Но стоит ему лишь слегка сжать пальцы…
Он держит в руках мое сердце, но он им не владеет. Может ли быть так, чтоб сердце, которое держит при себе один, принадлежало другому?

Теперь я знаю, что может.

Его называют бессердечным. Иногда мне хочется, чтоб так оно и было. Все стало бы гораздо проще. Он холоден, горд и жесток. Это так. Но бессердечен?
Меня в свою очередь называют безжалостной и коварной. Это правда. Если б у меня имелась совесть, я бы сказала, что на моей совести – сотни жизней. До встречи с ним я бы сама не поверила, что могу полюбить.
Его одного не могу я предать. Не могу ему лгать. И я не знаю, верит ли он мне. Тот, кто держит в руках мое сердце, не верит безусловно.
А он… иногда мне кажется, что верит… но если нет? Я не знаю, кто в конечном счете меня убьет. Тот, кто создал мое тело, и держит сердце в руках, или тот, кому мое тело и сердце воистину принадлежат.
Я занялась им, потому что мне был нужен сильный союзник. А еще лучше орудие – которое расправится вместо меня с моим создателем и палачом. И слишком поздно поняла, что в действительности мне нужно видеть его. Быть рядом с ним. Быть с ним.
Конечно, он не обманывался на мой счет .Ни сначала, ни потом. Почему же теперь он со мной? Уж не для того, чтоб расставить мне ловушку. Гордость ему этого не позволит.

Я не жду, что он скажет. Он вообще немногословен. Но…
Я хочу увидеть, как страсть затуманит эти золотые глаза – а вместо этого закрываю свои.
Я хочу, чтоб в мои объятиях он кричал от наслаждения – а вместо этого слышу собственный крик.
И так происходит на каждом нашем свидании. Как сейчас, когда деревья сплетают над нами свой полог. У него, такого могущественного, нет ни убежища, ни крыши над головой. По его мнению, возводить пышные замки, обзаводиться многочисленной челядью – удел выскочек, отребья демонического мира. Таких, как мой хозяин. Демон, принадлежащий к древнему и почитаемому роду, может позволить скитаться по свету в сопровождении одного только слуги. Ему не нужна иллюзия силы – у него и так достаточно сил. И потому мы встречаемся в лесу или в горах. Как бездомные. Как люди, которых мы, демоны , презираем.
Мы не люди. Мы по другому устроены. Для нас невозможно потерять невинность, ибо мы не обладаем ею. Опыт заложен в нас изначально, и мужчина, лежа с демоницей, не узнает, был ли он у нее первым, или тысяча первым. Это касается всех. Как демонов высшего ранга, так и подобных мне. Низших в иерархии. Как бы ни была я сильна, но я – даже не прирожденный демон, а сотворенный. Даже не отребье, а отродье отребья. Возможно, в его глазах, я еще хуже, чем человек.

Но сейчас он со мной. Со мной.

--Спасибо, -- говорю я.

Он даже не спрашивает, за что. Его лицо неподвижно. Оно было бы безупречно прекрасно, это лицо, если б родовая татуировка не придавала ему нечто жуткое.

--Я знаю, что ты меня не любишь… но все равно спасибо.

Как бы я хотела, чтоб он возразил мне!

Он наклоняется и осторожно гладит меня по щеке. Он, способный в одиночку перебить десятки врагов, он, перед которым преклоняли колена стражи загробного мира, может быть очень нежным. Никто не поверит. Но говорит он не то, чего я жду.

--Ты мне нравишься. А любовь… это не по моей части.

--А как же твоя девчонка? – и тут же внутренне сжимаюсь. Проклятье, ну кто меня за язык тянул! Ведь убьет сейчас. Испепелит на месте. И поди потом выясняй, восстану ли я из пепла.

Но его лицо – все та же каменная маска.

--Это другое.

Он что, сам в это верит? Наверное, верит. Про Сешомару можно много чего сказать плохого – но только не то, что, что он способен испытывать извращенную страсть к маленькому ребенку. Вот заботиться о ребенке, защищать всеми силами – это да. Это другое. И тебе легко в это верить, пока девчонка и впрямь мала.

Но ведь она вырастет. Человеческие детеныши растут быстро, ты этого не знал, Сешомару-сама? И что ты будешь делать тогда?

Если будешь жив. Если мы все будем живы.
По крайней мере, это мысль дает мне силы вернуться к главному. К тому, что должно быть главным, если я хочу выжить.

--Я думаю – что бы Нараку не делал с собой, как бы не увеличивал свои силы, сердце его все равно останется слабым. Человеческим. Если добраться до него, уничтожить его не составит труда. Вот почему он так тщательно его прячет, скрывая местонахождение даже от своих слуг. И те, кто его охраняют, не знают, что они охраняют. К тому ж он наверняка меняет местопребывания. И в том замке, где, как я полагала, хранилось сердце раньше, его теперь тоже нет.

--Неважно. Мы найдем его.

--«Мы»? Ты сказал «мы»?

--А ты против?

Боюсь спугнуть… кажется, именно этого я ждала…

--Конечно, нет!

--Тогда идем со мной.

Непохоже, чтоб он немедленно рвался в бой. Его спутники скрываются где-то в лесу… вероятно, к ним он и собирается меня отвести.

--Твоя девчонка будет в ярости.

Ну вот, опять… не была бы демоном, сказала бы – какой-то демон меня подталкивает.

--Ты ничего не знаешь о Рин. Она обрадуется.

--С его бы?

--Рин очень добра. И когда другие счастливы, она тоже счастлива.

А ведь он прав. Хорошо хоть, не напомнил, как девчонка пыталась меня спасать. Меня, отдавшую ее не верную смерть.

Вот на что ты купился. Не на любовь. На доброту. Всю жизнь ты прожил внутри ледяной глыбы, и оказался возле костра. И не понимаешь, что тепло, от которого так хорошо, разъедает броню, тебя оберегающую. Настанет день, когда броня эта исчезнет совсем – и как ты сможешь жить?

@настроение: достаньте свои носовые платки

---

радио "Свободная Санта-Барбара"

Сегодня начну выкладку текстов по "Инуяше". Первым, как и заказывали - рыдательный.
необходимый ахтунг: текст написан после просмотра первого сезона, когда второго не было и в помине, и чем дело кончится, было неизвестно. Но мне кажется, дальнейшему развитию сюжета оно не противоречит.

@музыка: глухо лаяли собаки в затуманенную даль

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

дни замечтальных людей

Е-Антрекота и Имри - с Днем!
Всего хорошего и побольше!

---

"Стражи", обложечка

@музыка: а кто захочет тронуть наш Бердичев, тому фурункул сядет на живот!

---

Эскафлонические истории ффсе...

Смортрю, какой еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах.
1. Пара текстов по "Инуяше" - один короткий и стебательный, другой подлиньше и страдательный.
2. Очень рыдательный рассказ по "Онмедзи".
Вот как-то так.

---

а вот такой сериальчег я бы посмотрела...

koshkin-lib.livejournal.com/62126.html#cutid1
И не надо мне напоминать про "13 ангар" или "Торчвуд", я их видела.

---

Комендант и квартирант, финал

3.Комендант

Диландау возвращается на следующее утро -- бодрый и агрессивный. То есть агрессивный для себя нынешнего, раньше это у него сошло бы за верх миролюбия. Немедленно отправляется проверять ремонтные работы. По приемке -- не то, чтобы доволен, но, похоже, местным работягам перспектива немедленного расстрела не грозит. Фолкен убеждает себя, что пора бы привыкнуть к этим метаморфозам, но привыкнуть все же не может, и следит за происходящим с некоторой оторопью. Потом все же останавливает полковника на террасе.

--Слушай, я должен тебя спросить…

--Спросить? – рычит Альбато. – Мне Селена написала – ты ее за неделю достал уже расспросами, тебе б не стратегом быть, а в госбезопасности служить дознавателем.

--Н некоторых вещах я ее спросить не мог, потому что ответ известен только тебе.

--Ладно. –Внезапно Диландау успокаивается. – Отвечу я тебе… но на моих, блин, условиях! Мне с тебя тоже кое-что стрясти надо.

--Готов ответить.

--Вот и чудно. Там, ближе к озеру лужайка есть, знаешь? Ступай туда, я сейчас подгребу.

Фолкен направляется на лужайку – там они недавно прогуливались с Селеной, а спустя считанные минуты и впрямь появляется Диландау – без мундира, но с двумя позаимствованными из гостиной мечами. Фолкен собирается ядовито полюбопытствовать, не за честь сестры ли полковник собрался вызвать его на поединок, но последующие слова Диландау опровергают эту версию.

--Они, конечно, затуплены, но для учебного боя так даже лучше…

--Учебного?

--Мать твою, Фолкен, я черт-те сколько времени нормально не тренировался! Просто не с кем. Эти нынешние… Представь, они на чистый огнестрел перешли. Некоторые, моложе меня, вообще никогда меча в руках не держали. А ты раньше, говорят, хоть и с одной рукой, но был неплох.

Неплох? Что этот молокосос себе воображает? У меня учителем был лучший фехтовальщик континента, а Диландау, небось, на тренажере обучали.

Он ловит переброшенный ему меч. У того прямой клинок и балансировка иная, чем у привычной катаны, но ничего, справимся….

После пятого раунда бывшему стратегу приходится признать, что нет, не справился. Он так и не смог пробить оборону Альбато, а дыхания уже не хватает.

Но Альбато совсем не рад победе, напротив, мрачен.

--Это ужасно. Надо что-то делать с нашей боевой подготовкой.

--С нашей?

--А то! Что ты никуда не годишься – понятно, после Тенебра-то, но у меня такого оправдания нет. А себе прежнему я бы проиграл вчистую. Решено, -- он вгоняет меч в землю, сам плюхается рядом, -- каждый раз, как буду приезжать, будем тренироваться, пора завязывать с этим безобразием… Ну, чего ты там хотел узнать, чего Селена не знала?

Фолкен тоже садится на землю.

--Ради чего ты меня вытащил? Ты же меня… ну, недолюбливал.

--Недолюбливал – не то слово. Я тебя, Фолкен, терпеть ненавидел. И знаешь почему? Ты всегда всех предавал. Свою страну, своего брата, Зайбах, императора, меня… вот этим, -- он тыкает пальцем в обезображенную щеку, - я ведь больше тебе обязан, чем Вану, думал, я не догадался? Я уж считать устал все твои подставы. И ладно бы, из трусости или из корысти. Нет, мать-перемать, ради блага человечества! Ты же всегда блаародный был, не то, что я. И для ради общего блага можно туеву хучу народу положить, причем самому не пачкаясь, для этого у нас Адский Красавчик есть или другие дураки и дуры…

--Но ведь цель-то была правильная! Методы ошибочные, но цель верная!

--Не заводись, а? По хрену мне было, во что ты там целился. Я тебя презирал, стратег – я-то никогда и никого не предавал. А уж после… когда я в Зайбах вернулся, дошло до меня, что не с чего мне выкобениваться. Не было в том твоей вины, а моей заслуги. Обоих нас через эту Машину Судьбы пропустили. И мозги заточили специально – мне под войну, а тебе под борьбу за это самое будущее. Никто из нас не действовал по собственной воле, хоть ты считался зашибись каким умным, а я – храбрым…

Фолкен не отвечает. Диландау действительно не блистал повышенным интеллектом, и то, что он почти повторил слова Дорнкирка, пугает. По-настоящему пугает.

Полковник продолжает.

--Вот я и захотел посмотреть, что ты будешь делать, если тебе дать свободу выбора. А ты ничего не делаешь.

Некоторое время они сидят молча. Обломки великой эпохи, реликты, как это по-ненашему? – динозавры. Одному двадцать лет, другому тридцать, и оба пережили свое время.

--И что, по-твоему я должен делать? -- спрашивает Фолкен.

--Ну, не знаю. Это ты у нас стратег. А я этта… тактик. Ну, понимаю, депресняк у тебя, из-за этих опытов поганых – никаких полетов, и от способностей к магии неизвестно что осталось. Но остальное- то все при тебе! Ты же реально умный, ты настоящий ученый, без твоих технических разработок плохо бы нам пришлось! – Прежний Диландау ни за что бы этого не признал. – Так занимался бы научными исследованиями, не по госзаказу, а по собственному желанию…

--Зачем?

--Затем? Что мы такое? Ты – отработанный лабораторный материал, я -- знамя и символ, а это ничем не лучше. Но я не верю, что с окончанием великой континентальной войны наступили вечные мир и благодать. Эту войну еще назовут Первой континентальной. И тогда они еще пожалеют, что списали нас в архив!

--И тебя не смущают мои прежние предательства? И убийство Дорнкирка?

Фолкену интересно, в курсе ли Диландау относительно версии, что Дорнкирк жив, но полковник только отмахивается.

--А что Дорнкирк? Это ты был особа приближенная, а я его и не видел по жизни никогда. Только лицо на экране монитора в командном пункте. Так что для меня он и не был живым человеком. Виртуальная личность, как Драйден ни скажет.

На сей раз «при чем здесь Драйден» остается невысказанным.

--Ладно, с лирикой тоже завязываем. – Диландау легко поднимается. – Это у тебя свободного времени дофигищи, а у меня дел полно. После обеда уеду. Меч давай сюда, а то деда кондрашка хватит.

Обедают они рано, причем дед и внук пререкаются. Манфред недоволен, что Ди так скоро уезжает, тот напоминает, что ему снова проводить комиссию на полигоне. «В прошлый раз это не броня была, а картон, не принял я у них ни черта, и неизвестно, чего там без меня наваляли, дед, ты же должен понимать»…. Потом Диландау уходить в гараж, заливает бак и выгоняет машину во двор. В ярком свете дня, рядом со старым домом паромобиль выглядит до неприличия гламурно. Некоторое время Фолкен медитирует на эту тему, потом подходит к машине.

--Насчет возобновления исследований -- это ты серьезно?

--Нет, блин, в порядке анекдота! А ты как думаешь?

--Чтоб оборудовать сколько-нибудь приличную лабораторию, понадобятся расходы.

--Нашел проблему. Надо же мне деньги на что-то тратить, если я не пью, не курю, и не гуляю. Не хватит – у Драйдена займем…

Он швыряет сумку на заднее сиденье, садится в машину.

--Когда тебя снова ждать?

--А вот как припадок снова замаячит , тогда и появлюсь…--Внезапно он спрашивает почти с прежними хамскими интонациями: -- Тут дед говорил, ты, вроде, ко мне клинья подбивал, пока меня тут не было?

--А ты против?

--Ну ты экстремал! – Ухмылка его почти прежняя, людоедская. – Ладно. Знаешь, чем хорошо раздвоение личности? Никогда не остаешься в одиночестве. Бывай, стратег.

Он жмет на газ, сигналит у ворот, звучат первые такты разухабистой драгонслейерской песни «У Дилли есть хреновина» и машина выкатывается со двора. Драконид смотрит вслед бывшему командиру Истребителей Драконов. Он сознает, что у депрессии, и уверенности в том, что жизнь кончена, тоже имелись свои прелести. Они были… удобны. А теперь снова укрыться за ними как-то не получается.

Нет, это не значит, что он согласен с Диландау – или Селеной? – и выберет предложенный путь. Но… он будет ждать.

Его?
Ее?

У него будет время об этом подумать.

---

Комендант и квартирант, продолжение

А на следующий день, проходя по коридору мимо гостиной, где дед и внучка пьют кофе ( стол, покрытый клетчатой скатертью , дубовые кресла, на стене – выцветший ковер где развешано старое оружие – то ли родовое, то ли трофейное), слышишь, как Манфред сурово выговаривает:

--О чем ты думаешь? Разве он тебе пара? Инвалид, старый, нищий, без всяких перспектив! Все, все брату расскажу!

Что отвечает Селена, Фолкен не слышит и не хочет слышать, проходит дальше. Ему смешно и грустно. В прежние времена он, несмотря на свое увечье, никак не мог пожаловаться на отсутствие женского внимания. Даже не покидая летающей крепости, поскольку Зайбах – единственная страна на континенте, где женщинам позволено служить в боевых частях. Но ему тогда было не до того, у него была великая цель… вспоминать об этом неприятно.

А теперь, выходит, он ни на что не годен даже с точки зрения провинциального пенсионера.

Тем не менее, когда она собирается на прогулку, то от его общества не отказывается. И он решается спросить.

--Возможно, то что я скажу, глупо и бестактно, но вы очень красивы. Потрясающе красивы. Почему вы не замужем?

--Это действительно глупый вопрос, -- комплимент не помог. – Какая личная жизнь может быть у такого перевертыша, как я? Я не могу выйти замуж, так же, как Диландау не может жениться. Догадываюсь, что к нему многие неравнодушны… но кто потерпит такое приложение? Даже к национальному герою? А что до меня… вот, представьте себе лицо вашего брата, когда он объясняется девушке в любви… и внезапно видит физиономию человека, которого ненавидит больше всех на свете. Я, собственно, не видела реакции, но меня осведомили.

--Ван объяснялся вам в любви? – он скорее озадачен, чем шокирован.

--Ну… так получилось…

--Но он же был влюблен в ту девушку с Призрачной луны… я думал, они вместе.

--Мне никто так и не сумел внятно объяснить, почему они расстались. И он переключился на меня… а тут эти рецидивы. А Диландау Вана ненавидит не меньше, чем тот его…и тут уж ничего не изменишь. В общем, ничего хорошего бы там не вышло. И Драйден тоже так считает.

--А Драйден-то здесь при чем? – на сей раз он и в самом деле раздражается. С какой стати этот… умник везде суется? Он женат, между прочим! А если у него проблемы в семейной жизни, так это только его проблемы.

--Так ведь мы все с ним советуемся, -- напоминает Селена.

--А я никому советовать не вправе. С тех пор, как умер император…

--Самое странное, -- внезапно говорит она, -- что император, возможно, не умер.

Фолкен останавливается, как вкопанный.

--Что это значит? Только не говорите мне, что я не зарубил его!

--Нет, тело , конечно, умерло. Но он каким-то образом сумел перейти в некое иное измерение. И существует там. Во всяком случае, Хитоми утверждала, что видела его и говорила с ним уже после того, как вы его зарубили.

--Откуда вам это известно?

--Она рассказала Вану…а он – мне.

--У нее было очередное видение. Они не всегда сбывались.

Но, упорствуя, в этом утверждении, он вспоминает как Диландау сказал: «император врубил свою установку на полную мощность».
Он убил Дорнкирка до того, как тот успел это сделать.

«Ты всегда действовал по моему плану, мальчик. И сейчас тоже».

Дорнкирк был гениален. И еще стар, очень стар. Последние годы он почти не мог двигаться, жил на стимуляторах…то есть, фактически и не жил… но и не мог умереть.
И он спровоцировал ученика на убийство, чтобы избавиться от этого одряхлевшего тела.

Ладно, это все не выходит за рамки возможного… но каким образом его душа обрела новое вместилище?

Но Дорнкирк рассказывал, что переселился на Гею в момент своей – сэра Исаака – смерти. А Гея, если верить ему, находится в ином измерении, чем прежняя родина. То есть тело сэра Исаака умерло… а на Гее появился Дорнкирк, энергичный ученый и маг…
Вот вопрос – где сейчас Дорнкирк. И что он теперь такое. И чем он занят, если его идея пригнать человечество к счастью железной рукой стратега Фолкена провалилась.

То есть это уже много вопросов. Но на них Селена не сможет ответить. Они возвращаются домой в молчании.

На другой день она впервые приглашает его к себе в комнату. И явно не с лирическими целями. На столе лежит стопка конвертов.

--Вот. Я хочу чтоб вы это прочитали. Это письма Драйдена.

--Зачем они мне?

--Семейная и личная переписка вам действительно неинтересна, но Драйден писал мне, с учетом того, что эти письма будет читать и Диландау. Потому что мы обсуждали некоторые важные для него проблемы. Политику, экономику, финансы, вопросы техники. Вы говорите, что читаете газеты, но вряд ли оттуда можно подчерпнуть достаточно полезной информации о современном мире.

--Наверное, вы правы. – Он придвигает письма к себе.

--И вот еще что… теперь вы знаете, как связаться с Ваном. Вы сообщите ему о себе?

--Я думал об этом. Нет, лучше оставить все, как есть.

--Но почему? Он мне говорил, что с детства едва не молился на вас.

--Вот именно. И потом много лет предпочитал верить, что я мертв – чтобы не верить в мое предательство. А когда пришлось… то он не мог меня простить. Даже после моего разрыва с Дорнкирком и перехода на сторону Астурии. Примирить нас могла только моя смерть… И , судя, по тому что вы сказали, так и случилось. А теперь выяснится, что все сначала. Нет, для Вана хороший Фолкен – мертвый Фолкен.

Она откидывается в кресле, внезапно произносит:

--Дымом пахнет.

--Не чувствую.

--Наверное, соседи мусор жгут. А может, мне мерещится. У Диландау перед припадками сильные головные боли, а меня преследует запах дыма.

--Так вот почему…

--Да. Завтра или послезавтра.

--Вы лучше выглядите, чем он… перед превращением.

--Наверное, потому что я – базовая личность. А может, потому что женщины лучше умеют терпеть боль.

Сказать больше нечего, и он выходит. Селена достает письменные принадлежности и начинает писать инструкцию для своей мужской ипостаси.

---

Комендант и квартирант, продолжение

На другой день Селена идет на городской почтамт, и Фолкен ее провожает. Она абонирует ящик, и. поскольку редко бывает в Альфарии, предупредила почтмейстершу, чтоб письма назад, за отсутствием адресата, не отправляли. И они там, в ящике – с десяток конвертов с астурийскими и фанелийскими штемпелями.

--Аллен вам пишет?

--Разумеется. И Драйден.

--Драйден-то здесь при чем?

--Он считает, что я должна быть в курсе относительно происходящего в Астурии. И Ван тоже пишет.

Вот тут Фолкен действительно едва не поперхнулся. Его младший брат и Диландау Альбато были злейшими врагами, и Фолкен не мог угадать причину, по которой они могли помириться.

--Так он же мне пишет, а не ему,-- поясняет Селена.

Действительно. С Селеной он не враждовал… но эта история с двумя мирно сосуществующими личностями и их разным кругом общения положительно напоминает сумасшедший дом. Однако… он вскидывает голову.

--Вы сообщили Вану, что я жив?

--Нет. Мы решили, что не стоит этого делать, не посоветовавшись первоначально с вами.

Это привычное «мы» сейчас уже совсем не смешно, потому что они слишком близко подобрались к теме, которая его действительно волнует. И курить хочется невыносимо. Он машинально шарит по карманам, но сигареты кончились.

--Там в парке есть табачный киоск, -- она угадала, что ему нужно.

В городском парке Альфарии – липы, клены, и чугунные скамейки. Они усаживаются на одной из них, Фолкен жадно затягивается. Мельком думает, что Селене это может быть неприятно. Однако предстоящий разговор – еще неприятнее.

--Я жив…Диландау рассказал мне, почему я выжил. Но почему меня не убили позже?

Ее лицо, такое красивое, такое незнакомое, печально.

--Неужели это непонятно? Из-за того, кто вы есть.

--Я уже не был тогда верховным стратегом. И я не вижу смысла оставлять в живых ренегата.

--Вы так и не поняли. Им не нужен был стратег, им не нужен был бывший наследник фанелийского престола, им нужны были вы.

До него начинает доходить. А она продолжает.

--Живой драконид… пусть даже не чистокровный… раса, считается почти вымершей, поскольку дракониды предпочитают скрываться и с людьми в контакты не вступать. На данный момент ни один представитель вида, кроме вас и вашего брата не известен. Принципиально иной состав крови, врожденные способности к магии, телекинез, управление механизмами на расстоянии, крылья, которые появляются и исчезают по наследству, и боги знают что еще. Разве Йоджиро мог выпустить из рук столь ценный образец? Такого даже у Форумы не было .Так что вы простите меня… но я не знаю, какую сыворотку они научились делать из вашей крови, и в каких опытах вас использовали. Йоджиро мне подробностей не рассказывал. Но мне и без подробностей стало ясно, почему дракониды людей избегают.

Он молчит. Подсознательно он догадывался о том, что происходило в эти годы, но уж больно тошно было признавать себе, что верховный стратег годами исполнял роль лабораторного хомячка. А самое тошное – он прекрасно понимает исследовательское рвение Йоджиро. Сам когда-то был таким же. Говорил себе, что не признает опытов над людьми, и именно поэтому ушел из Круга Магов, но исследований не прекратил – оправдываясь тем, что работает непосредственно для великой цели Дорнкирка, которая все оправдывает.
А он, по правде говоря, и не человек даже. Точнее, не совсем человек. То есть… был.

Он сухо произносит, прикуривая новую сигарету.

--Ну, так сейчас этого ничего больше нет. Не знаю, как сказалось многократное переливание крови и прочистка мозгов, -- но больше никаких крыльев. Никаких полетов. Насчет магии – не пробовал, но предполагаю, то же самое. Потенциал исчерпан, поэтому очевидно Йоджиро меня и сдал. А вот почему потом в живых оставили…

--Потому что они не знали, что с вами делать. Проклинали департамент по науке, за то, что там не убрали вас втихую… но, если уж вас стали судить, то неясно, что вам инкриминировать. Измену империи? Так империи больше нет. Убийство императора? Официально считается, что Дорнирк погиб при взрыве дворца. Так что, когда Диландау предложил взять вас на поруки, решили, что это выход…

--То есть, -- окурок летит в ближайшую лужу, -- я и честной казни недостоин.

--Не вижу ничего хорошего в казни, хоть в честной, хоть в бесчестной…

В тот день они больше не общаются. И на следующее утро – тоже. Разумеется, она читает письма, отвечает на письма. Впрочем, когда она снова собирается на почту, он ее сопровождает. Конверт она отправляет один, хотя и весьма плотный. Поясняет.

--Я все письма вкладываю в конверт к Аллену. А уж он рассылает. Хотя не пишу ничего криминального для Зайбаха, письма от частного лица к главе госсовета Астурии и королю Фанелии привлекли бы… излишнее внимание. А они при отправлении имя и точный адрес не указывают.

Фолкен не спрашивает, кто придумал такую систему переписки. Явно не Аллен, и уж конечно, не Ван. И уж он-то вытащит максимум информации даже из «некриминального письма». Но он не хочет говорить Селене об этом. Ей в этой истории пришлось хуже всех. Он сам пошел на коррекцию личности уже взрослым и вполне добровольно. (Контрдоводы типа «задурили голову» не принимаются.) А ей было пять лет, и ее никто не спрашивал.

--Вы хорошо держитесь, -- говорит он. – После этих… рецидивов, после того, что вам пришлось снова покинуть родину и дом…

--Во всем нужно искать положительную сторону.

--Не вижу здесь ничего положительного.

--Ну, например, женская мода в Зайбахе куда как удобнее, чем в Астурии. И функциональнее. Кому приходилось таскать корсеты и кринолины, те меня поймут.

Настроение заметно улучшается , и он задает очередной вопрос:

--А скажите, почему Диландау—национальный герой? Я это не в первый раз слышу. Уж простите меня… я помню войну.. он, конечно, был крут, но не в национальном масштабе. Или это чисто пропагандистский ход?

--Не совсем. –Лицо ее снова становится печальным. – Вам известно, что Баслам впервые применил в той войне оружие массового поражения?

--Я даже это видел. – Взрыв энергетической бомбы был таков, что вспышку видно было даже в столице Астурии, где Фолкен тогда находился. Он не участвовал в боевых действиях. Ему не доверяли. Впрочем, это его уже не волновало, он слишком занят был тогда подготовкой убийства Дорнкирка, а выжить не рассчитывал.

--Ну вот… значительная часть имперских ВВС была уничтожена, но Диландау выжил. Он прорвался на КП Баслама, и всех там убил. Включая президента. Только не спрашивайте меня, как он это сделал – я этого не помню.

И уж конечно, он сделал это не в патриотическом порыве. Псих с мечом и огнеметом… налитые кровью глаза, безумный смех. «Если жив Диландау – жива и война!»-- таким Фолкен помнил Адского Красавчика.

Удивительно спокойный мягкий голос продолжает.

--А, поскольку Баслам ради достижения военного перевеса не пожалел и союзных войск… там множество народу просто сгорело заживо… то в антизайбахской коалиции к поступку Диландау отнеслись… сочувственно. К нему больше не относились, как к военному преступнику. В Зайбахе же он – своего рода икона. Мститель за унижение нации. Вот почему его голос во время процесса оказался решающим.

И почему все благие попытки поговорить о хорошем так паршиво заканчиваются?

---

С опозданием на полгода...

...но все-таки вышла антология русской еврейской (да!) фантастики "Стражи последнего неба".
Составитель Даниэль Клугер, я в данном случае только участник.
содержание здесь fantlab.ru/edition83179

@музыка: когда еврейское казачество восстало

---

Комендант и квартирант, продолжение

2.Квартирант


Когда-то, в другой жизни, император Дорнкирк объединил их в одну команду. Кабинетного стратега – и боевого пилота. Талантливого ученого – и армейского хама. Бывшего принца – и приютского воспитанника. Хладнокровного дипломата – и психа с огнеметом. Хитроумного манипулятора – и харизматичского лидера… да можно часами перечислять, чем отличались друг от друга Фолкен Лакур де Фанел и Диландау Альбато.

Но Дорнкирк недаром славился своей проницательностью. Они на дух друг друга не переносили, однако совместно действовали весьма успешно.
Пока все не кончилось очень плохо.

Но кончилось ли?

В том мире, где они жили, Фолкен должен быть мертв, а Диландау… его просто не должно быть. Потому что на самом деле его никогда не было.

Но Фолкен был жив.
Разжалован, лишен прав занимать любую государственную должность, сослан… удивительно, надо сказать, мягкое наказание за убийство императора. Особенно такого императора, как Дорнкирк –превратившего самую нищую страну в могущественную империю, правившего триста лет, и бывшего для подданных живым богом.

Поэтому Фолкен, придя в себя в больнице, упорно отказывался верить в реальность происходящего.
Версий было две, и он постоянно перебирал их в мозгу, не в силах отдать предпочтение.

Он спит и видит сон.
Он умер и попал в другой мир.

Можно было также предположить, что это такой его персональный ад. Потому что он ад он, безусловно, заслужил. Он не просто убил императора. Он убил своего учителя, человека, спасшего ему жизнь, и давшего ему цель, того, перед кем он преклонялся. Да, безумный гений в своем неизбывном желании осчастливить весь мир был близок к тому, чтоб этот мир погубить, но все равно, преступление было слишком велико.

Но слишком мелкотравчатый получался ад, сонный и провинциальный. Проще было поверить в другой мир. И вчера, когда появился Диландау – не такой Диландау, Фолкен почти совсем в это поверил. Уж очень тот укладывался в концепцию другого мира. До той минуты, пока он не обмолвился насчет «другого облика».

Откуда этому облику взяться в другом мире ?

А если это не другой мир, а Диландау таки «вынесло», то Селена сейчас должна находиться в Астурии, в своем настоящем доме, а Диландау – см. выше.
Кроме того, Альбато ничего не знал о своей подлинной сущности, коррекция личности, что поделаешь…

Это уже не сон. Это бред.

И то ли сон, то бред прерывают поутру голоса внизу.

--А я и не слышал, деточка, как ты приехала.

--Утренним поездом, дедушка. Ди меня встретил, а сам уехал.

На пороге – девушка, высокая и сильная. На ней синее платье в спортивном стиле, распространенном в послевоенном Зайбахе, волосы по той же послевоенной моде коротко подстрижены. Она очень похожа на…

Брата?
На себя в мужской ипостаси?

Очень красива, но про нее не хочется говорить «слишком», хотя эту красоту ничто не корректирует – шрама на лице нет. Но это же естественно для женщины – быть красивой!

Все, как и говорил Аллен.

Нет, не все.
Из слов Аллена следовало, что психика Селены понесла урон гораздо худший, чем у производной личности. Она не узнавала никого, кроме своего брата, и почти не контролировала своих действий.

Эта девушка выглядела… ну, еще более разумной, чем вчерашний Диландау. Может быть, все-таки другой мир?

Он еще больше уверился в этом, когда Манфред начал хвастаться внучкой – такая скромная девушка, работает в столичной библиотеке, не то что нынешние вертихвостки, и на военную службу не стремится, нечего там женщинам делать, вот матушка ее, невестка моя, слушать ничего не хотела, а хотела служить вместе с мужем, и где они теперь?

Матушка той Селены, о которой было известно Фолкену, никакого отношения к военной службе не имела. Как и отец, впрочем.

Появились работяги, приступившие к смене водосточных труб. На сей раз, памятуя вчерашнее явление полковника – весьма споро. Но Манфред все равно удалился руководить, перед этим посоветовав внучке показать господину Лакуру озеро.
Других достопримечательностей в Альфарии, похоже, не имелось.

--И верно, пойдемте отсюда, -- рассудительно сказала Селена. – Все равно в ближайшие часы здесь будет слишком шумно.

Озеро Альфария, покуда не испорченное промышленными отходами, и впрямь было красиво. Над водой колыхался туман, камыши сухо шуршали. Все это располагало на лирический лад, пока девушка, обернувшись к Фолкену, не сказала:

--Вам обещали, что я отвечу на ваши вопросы. Спрашивайте.

Приплыли?

--Каким образом вы узнали? Вы… помните?

Он бы с удовольствием услышал: «Нет, мне брат рассказал».

--Я ничего не помню о том, что делается в другом облике. И он тоже. Но с тех пор, как мы узнали друг о друге, то научились общаться. Письменно. Оставляем друг другу послания.

Не так уж оригинально. Он слышал, что люди, страдающие расщеплением личности, пытаются выравнивать состояние психики таким вот образом. Оригинальность в том, что здесь личность меняется не только психически… только почему? Машину Судьбы ведь уничтожили.

--Тогда мой первый вопрос -- простите за бестактность – касается вас, Селена. Почему вы здесь? Вы должны быть у себя дома, в Астурии. Со своим настоящим братом. Он вас отчаянно искал…

--А я там и была, -- спокойно сказала она. –Сразу после войны. Приходила в себя два года. А потом начались рецидивы. Свыше десяти лет под коррекцией… сказались. Это само по себе неприятно, но Диландау там…

--Мне кажется, я понимаю.

--Аллен бы стерпел его общество, но окружение моего брата, по большей части, плохо относится к Диландау. И он к ним – тоже.

Мягко говоря, подумал Фолкен. Очень, очень мягко говоря.

--И, хотя после известных событий Диландау в Астурии официально не преследуют… но его ненавидят и боятся. Он же пугало там…

Забавно. Диландау всего лишь сжег несколько портовых складов в Паласе, так, поразвлекся, и он – пугало. А Фолкена, организовавшего воздушный налет на столицу, в результате которого погибли десятки, если не сотни мирных жителей, после его перехода на сторону Астурии, в Паласе терпели. Не любили, но терпели. Потому что полезен был. Политика…

--Короче,-- продолжала Селена, -- мы решили, что лучше мне вернуться в Зайбах. И Драйден тоже так считает.

--А Драйден-то здесь при чем?

--Ну, Аллен же всегда с ним советуется.

Действительно. Рыцарь Шезар, при всей свой неприязни к бывшему сопернику, признавал его умственное превосходство, и привык действовать по принципу «а сейчас мы позовем Драйдена, и он решит нам наши проблемы». Вот тот и решил. А, учитывая, что глава госсовета Астурии – человек крайне хитрый и расчетливый ( и по этой причине Фолкен когда-то отлично находил с ним общий язык), надо подумать, какую интригу тот выстраивал, возвращая Диландау/Селену на неисторическую родину.

На всякий случай Фолкен спрашивает: -- И он не считает, что это опасно для королевства?

--Вряд ли. Вы ведь в курсе, что Зайбах и Астурия теперь – снова союзники?

--Да, я читаю газеты.

--И Диландау, насколько я понимаю, теперь не тот, что прежде.

Против воле Фолкен усмехается.

--Вчера я имел случай в этом убедиться. На фоне того, каким он был… прошу прощения, но просто диво как сдержан.

Селена не смеется в ответ.

--Насколько я понимаю, теперь когда мы сосуществуем, мы уравновешиваем друг друга.

А ведь она права, наверное. Полная инертность Селены и абсолютная буйность Диландау… ранее они противостояли, а теперь дополняют друг друга. И это пошло обоим на пользу. Так сказал бы он… если бы это все же
не было болезнью.

--И нет никаких перспектив выздоровления?

--Не знаю. Никто не знает, и Йоджиро тоже. Это же был эксперимент. Все группу «идеальных солдат» психологически подправляли, но никто не подвергался такой глубокой коррекции, как Диландау.

Она умалчивает о том, что Йожиро как-то, хватив мензурку медицинского спирта, процитировал покойного шефа «Я не знаю, что такое Диландау Альбато –самый большой успех нашей лаборатории, или самый большой провал».

Но Фолкен озадачивается другим.

--Но, если ваша реальная семья все же в Астурии, то кто такой Манфред?

--А он – настоящий полковник Альбато. Когда детей из контрольной группы отдавали в интернат при военном училище, их оформили как военных сирот. И родителями были указаны реальные люди, только погибшие («ну да, имперская бюрократия – великая вещь»). Родителями Диландау числились капитан Ян Альбато, пилот боевого геликоптера, и его жена Арма, навигатор, погибшие про рейде на Чезарио. Лишь позже выяснилось, что у Яна Альбато жив отец. Он был в многолетней ссоре с сыном… но потом принялся разыскивать детей Яна. Так мы и познакомились. Старик очень одинок… и мы решили, что ему лучше считать нас своими внуками.

Это довольно комично звучит, если представить, как совещаются по семейным вопросам Селена и Диландау, но Фолкену отчего-то не смешно. В тот день он так и не решается задать ей вопрос, на который не успел ответить полковник.

---

Комендант и квартирант, продолжение

Альфария – город слишком маленький, провинциальный и до него еще не успела доползти промышленная революция, затеянная императором Дорнкирком. Ни одного завода, только мастерские. Конечно, со временем это изменится, железнодорожную ветку уже протянули, и то, что город рядом с одноименным озером, на котором так удобно будет выстроить какой-нибудь комбинат, тоже сыграет свою роль.
Но пока что все довольно буколично.

Диландау добрался сюда за сутки. Паровоз трюхал бы трое, и полковник был рад, что не поехал по железной дороге. Чувствовал он себя хорошо, и подозревал, что перестраховался. Ну, приехал так приехал.

Паромобиль на улицах Альфарии был редкостью, но жизнь здесь была такой косной, что на него не обратили внимания. Дом деда стоял на окраине, неподалеку от озера, и полковник доехал туда без помех. Но, по мере приближения, услышал крики и ругань, и в виске сразу снова заколотило.

Во дворе апоплексичного вида старец, лысый, как колено, в заношенном сюртуке, стоял, опираясь на палку, напротив полудюжины парней в спецовках и орал так, что лысина приобрела малиновый оттенок. А спецура орала в ответ. На земле грудами валялись ржавые трубы, и битая черепица. Все были так увлечены склокой, что не заметили, как подъехала машина.
Картина маслом: «Манфред Альбато, полковник панцермеханических войск в отставке, опять затеял ремонт».

Ну да. Дом старый, и в ремонте безусловно нуждается… но у Диландау решительно не было времени этим заняться… а дед слишком вспыльчив… ничего не поделаешь, возраст и давняя контузия… и все время забывает, что его палка – это не панцер-пушка, и никого ей не запугаешь. А эти пролетарии считают, что раз пенсионер – дед героя, так у него карман бездонный. Ничего, сейчас он им покажет звериный оскал тоталитаризма. Он вышел из машины и направился к скандалящим.

Седой мужчина с протезом вместо левой руки, который подошел к окну покурить, увидел, как приезжий идет через двор. И сразу узнал. Мундир другой…не такой эффектный, как имперский… без оружия… но все равно в мундире, он никогда не ходил в штатском…

Впрочем, когда он в последний раз видел Диландау, мундира на нем не было. Тот лежал, прикованный к каталке в лаборатории на «Вионе», бился в судорогах и выл. Мускулы на его поджаром теле ходили ходуном, и кандалы на руках и ногах грозили вывернуться из гнезд. Магистры Форума и Йоджиро, зависая рядом, бубнили что-то о том, что «первичная личность грозит вытеснить вторичную», и « срочной необходимости полной коррекции», а он смотрел на это с верхнего яруса летающей крепости и думал – если Диландау не воплощение зла, как всегда казалось очевидным, а жертва, то кто тогда я?
Потом Форума всадил в руку капитана Альбато шприц с какой-то гадостью, тот дернулся и затих, голова его скатилась на плечо, и Йоджиро стянул с нее обруч с мигающим кристаллом. Потом прикрыл Диландау простыней. Полотно скрыло лицо – застывшую маску страдания, замаранную кровью из прокушенных в крике губ.

Сейчас это лицо было совершенно спокойно. Спокойный Диландау, такого и во сне не приснится.
(я сплю и вижу сон)
(я умер и попал в другой мир)
В прежние времена все эти представители альфарийского рабочего класса валялись бы по двору в лужах собственной крови и среди кучек выбитых зубов.
Нынешний полковник всего лишь произнес несколько слов. Но почему-то всем сразу стало ясно, что режим военного положения и массовые расстрелы он тут обеспечит. И во дворе воцарилась тишина. Прогоревшая сигарета обожгла пальцы, и человек у окна ее отбросил.

Приезжий обнял деда, и потом поднял голову и сказал:

--Привет, Фолкен.

И пошел отгонять машину в гараж.


Манфред Альбато, с тех пор, как овдовел, не держал прислуги. Но уборка сама по себе не делается, а еда не готовится. Пару раз в неделю приходила тетка из города, и за умеренную плату приводила дом в условный порядок, и готовила еду. Обитателей дома это устраивало. Они редко обедали вместе, но сегодня хозяин пригласил квартиранта к столу. Ему хотелось похвастаться внуком. Дед и внук были в одном звании, но Манфред получил полковника только при выходе в отставку, а Ди еще совсем молодой, к тридцати непременно в генералы выйдет, а там глядишь, и выше…

--Ди, знакомься, это господин Лакур. Представь, мне за него квартирную плату из казны выплачивают. Неплохая прибавка к пенсии!

--Дед, мы знакомы. Фолкен, садись, обедать будем.

Они были на «ты» и в прежние времена. Несмотря на разницу в возрасте и званиях и полное отсутствие дружеских отношений. Просто тот Диландау, которого знал Фолкен, был законченным хамом, субординацию видал в гробу в белых ботфортах, и вежливо мог обращаться разве что к императору, да и то через силу. А сейчас… сейчас Фолкен разжалован, Диландау поднялся, и может позволить себе фамильярность.
Но это не кажется фамильярностью.

Бывший верховный стратег империи выглядел старше своих лет. Не из-за седины – он и в прежние времена был седой. Явно сказалось пребывание в Гробу Железном. И протез у него не тот, что раньше, не штучный, а такой, какой в любой мастерской заказать можно.

--Ди, ты надолго?

--Я проездом, у меня инспекция тут неподалеку. Завтра, наверное, утренним поездом уеду.

--Совсем ты и сестрица твоя меня забросили.

--Дед, не бухти. Селена скоро приедет – она мне сообщала, что у нее выходные накопились. Да и я вернусь, машину вот у тебя оставляю…

Дилндау тоже выглядит не лучшим образом. Он бледен, вокруг глаз – синева. На графинчик с водкой, к которому активно прикладывается дедушка, и не взглянул, зато кофе глушит чашку за чашкой. Но разговаривает сдержанно. И это еще больше подчеркивает нереальность происходящего. Потому что Фолкен знает, что представляет собой Диландау. Выяснил еще в Астурии.

Я сплю и вижу сон.
Я умер и попал в другой мир

В такой мир, где Диландау – не заколдованная сестра рыцаря Шезара, а нормальный молодой человек с нормальной родней в Зайбахе.

Но это не отменяет того факта, что Фолкен должен быть мертв. Он помнит.

«Ты всегда действовал по моему плану, мальчик. И сейчас тоже».
И выпад, который не остановить. И падающее старческое тело, в котором, кажется, нет ни капли крови. И осколок катаны в собственном горле…

Дилнадау должен что-то знать! Ведь именно по его милости Фолкен сейчас в Альфарии, а не где-нибудь в Драконьих горах. Так ему сказали.

После обеда он догоняет Альбато на террасе. Привычно затягивается сигаретой.

-Раньше ты не курил.

--Теперь вот начал. Обнаружил, что это хорошо успокаивает. А ты раньше пил.

--Теперь вот бросил. Обнаружил, что это не успокаивает ни черта.

--Скажи мне…-- у него не хватает решимости спросить про другой мир. Раньше у нас Диландау считался психом, а теперь вот я…-- скажи, почему я жив? Я же умер. Я помню!

Диландау не поворачивает головы. Он выглядит еще хуже, чем за столом, похоже, каждое движение причиняет ему боль.

--Ты должен был умереть. Не от раны, так от болезни…

--Откуда ты знаешь про болезнь?

--Йоджиро сказал. Я ведь тоже от этого в перспективе должен был сдохнуть, хотя он и не говорил. Я сам допер. Последствия коррекции судьбы для организма, ага… а больше всего от установки нашего любимого императора, он же ее врубил на полную мощность, а она же, падла, желания исполняла.-- Он торопится высказать все, чтоб побыстрее отвязаться от собеседника, говорит отрывисто, резко, и все больше становится похож на себя прежнего. – А ты чего тогда хотел?

Умереть. Он хотел умереть, чтобы брат его простил.

--… а братец твой с девицей своей машину эту разгрохали, и хана исполнению желаний для всего человечества. И оно как бы коррекцию эту отменило. Со мной неизвестно что бы было, да меня раньше в другой облик вынесло, до того как машину включили, а тебя после под развалинами дворца нашли, и в Тенебр утащили…

--А почему…

--Слушай, отвянь, а? Не до тебя мне теперь. А тебе завтра все Селена расскажет.

Он разворачивается и уходит. Его ведет, и приходится держаться за стену.

В комнате Диландау расстегивает сумку – привычно усмехается, несмотря на боль—не, его точно сочли бы извращенцем, если б узнали, что он таскает с собой женские вещи, - и достает упаковку с таблетками. Йоджиро снабдил его обезболивающим. Однако Диландау ненавидит лекарства, ненавидит любую химию в организме – он не помнит все лаборатории и все процедуры, через которые его протащили, мозги неоднократно промыты, но кажется, помнит сам организм, и Диландау старается терпеть до последнего. Но уже все, приперло, и он принимает пару таблеток, запив их водой. Теперь, по крайней мере, он не будет орать. Нет, потом все равно свалится в корчах, все, кто видел эти припадки, говорят, что зрелище малоаппетиное, но орать нам совершенно ни к чему, деда еще напугаешь…
Боль обманчиво слабеет, и Диландау садится писать инструкцию для своей женской ипостаси.

---

Комендант и квартирант

(стимпанковская элегия)

( «Видение Эскафлона», альтернативное продолжение. Фолкен остался в живых, Диландау продолжает служить
Зайбаху, и у обоих жизнь – не сахар)

Это ужасно. Надо что-то делать с нашей боевой подготовкой.
Хаджиме Сайто

1. Комендант

Военный комендант Лоуленда полковник Диландау Альбато, которого давно уже не называли ни Адским
Красавчиком, ни Огненным Ангелом, приезжал в свой офис ровно к восьми утра. Естественно, подчиненные были на местах раньше. Из многочисленных легенд о полковнике следовало, что во время войны бить морды нижним чинам он считал прямой обязанностью командира, и как-то на вопрос, что сделал его адъютант, чтоб быть вмазанным в стену, ответил: «А ничего. Если б сделал, я б его убил».

За нынешним Альбато ничего подобного не водилось, но лучше было не нарываться. Так что в восемь утра, когда молодой человек в мундире республиканской армии шел по коридору комендатуры, весь штат уже приступил к работе. Мужчины отдавали полковнику честь, пишбарышни, не отрываясь от машинок, пытались делать книксен. Альбато коротко кивал в ответ, двигаясь к своему кабинету.

Он был красив, можно бы сказать – слишком красив, если б красоту эту не корректировал длинный шрам от правого глаза через всю щеку. Явно от сабли или меча. О полковнике говорили также, что он великолепный мечник, но тут его достал кто-то более удачливый. Новый устав, сменивший имперский, заменил мечи для офицеров саблями, да и то – лишь в боевой обстановке либо при парадной форме. Так что сейчас Альбато сабли не носил. Не носил он также и орденов, хотя их у него было – хоть топись с ними для балласта. Может быть, не хотел лишний раз вспоминать о войне.

Непонятно было, является ли его назначение на этот пост повышением или понижением. С одной стороны, эта должность для боевого офицера и героя войны – отнюдь не мечта. С другой – комендант третьего по величине города республики Зайбах –страны, где всем управляет армия, крупного промышленного центра – пост высокий и весьма ответственный. Опять же, говорили, что, вследствие боевых ранений, после войны Альбато долго и тяжело болел, и поэтому его перевели из действующей армии на административную работу. Как бы то ни было, он занимал этот пост около года, и справлялся вполне успешно.

Едва он занял место за рабочим столом, появился его заместитель майор Вайетт. Он был старше своего начальника, но, не имея за плечами столь колоритного боевого прошлого, карьеру делал медленнее.

--Что на сегодня? – сказал полковник.

--Ничего особенного. Обычная рутина. Отчеты я подготовил. К полудню вас ждут на машиностроительном .

--Опять совещание?

--Нет, на полигоне испытывают новый танк.

--Ну это еще куда ни шло… давайте отчеты, я посмотрю.

Когда Вайетт вышел, Альбато с ненавистью посмотрел на папку на столе. Охренеть можно. Кто бы представил, что Адский Красавчик будет бумажки перекладывать. И ничего не поделаешь. Или так, или никак. Господин президент сказал : «Ты, Диландау, конечно, символ, знамя, и пример подрастающему поколению, но в нынешнем твоем состоянии в армию допускать тебя нельзя. Конечно, если труба позовет, мы тебя вспомним…» И ведь в чем-то прав, скотина. Или хочет припомнить полковнику его поведение на закрытом процессе. Хотя предложение Альбато принял.

Голова болела еще с вечера, и сон не помог. Он вызвал секретаршу, велев подать кофе. Теперь он не пил – знал, что выпивка от этих болей тоже не помогает.

Секретарша поспешила кофе подать – а вот уйти не спешила. Явно напрашивалась на приглашение на ужин. Она знала, что полковник – человек одинокий. Дура. В Лоуленде многие женщины и, что скрывать, некоторые мужчины активно пытались скрасить собой одиночество полковника. Напрасно старались. Он был замкнут и нелюдим, ни друзей, ни любовных связей у него не было. Только работа.

А вот работы было предостаточно. Отчеты по дорожным работам… вот уж что его не интересовало, когда он был пилотом, так это наземные коммуникации. Но теперь, в городе, где сосредоточены военные и химические заводы, он научился понимать, как важно, чтоб дороги были в хорошем состоянии. Он обучаем, что бы там ни говорили. Кроме того, теперь он много ездит сам. С тех пор как ему внятно объяснили, что в обозримое время в кабину пилота ему не вернуться. А ведь президент знает только, что у героя- ветерана бывают сильнейшие головные боли, сопровождаемые припадками и временной потерей памяти. Так ему сообщил магистр Йоджиро, глава Департамента по науке, в имперские времена именовавшимся Кругом Магов. У них с полковником договор – Диландау не сообщает о степени участия Йоджиро в работе его бывшего начальника Форумы, Йоджиро наблюдает за ходом болезни Диландау, и умалчивает о некоторых ее проявлениях.
Отчет научного отдела. Лаборатория средств защиты от оружия массового поражения… хрень какая эти ваши противогазы, лучше уж сразу задохнуться, да и пользы от них… ладно, разберемся. А вот это уже интересно. Паробайк? Надо будет самому лично испытать, ах черт, еще в стадии разработки… обязательно проконтролирую.
Отчет службы общественного спокойствия… тут вроде все тихо, даже профилактической облавы не требуется.
Отчет финансового отдела, вот что ненавижу больше всего… но тут запищал коммуникатор, Вайетт напоминает, что время ехать на полигон, с финансами – позже… черт, как голова-то болит.

Наверное, это на роже написано, потому что Вайетт спрашивает: - Плохо спали, шеф?

--Нет, все ночь на танцульках отрывался, -- огрызается полковник.

На самом деле он спал. И лучше не спрашивать, что ему снилось.

Рабочий день заполнен до предела, и только ближе к вечеру полковник находит время заглянуть в график предполагаемых припадков, составленных Йоджиро, и начинает тихо материться. Запустил, блин, здоровье совсем, обрадовался, полгода уже ничего не было, а оно вот оно, близится, и только на рабочем месте нам припадка и не хватало.

Внезапно он успокаивается. Ну пошло оно все нах, выпишу себе отпуск, я тут сам себе начальник. Съезжу, деда повидаю, заодно узнаю, как там квартирант, которого я ему сосватал. А то ведь так и не вырвался проверить.

Больше года назад, когда Альбато еще не вернулся в строй, в правящей хунте случились, некуртуазно выражаясь, очередные терки. И срок президентства – а заодно и жизни --генерала Зейна -- незапланированно сократился. После нескольких раундов подковерной грызни к власти пришел генерал Аргенс, и кстати, одной из причин его победы было то, что он предъявил общественности живого национального героя, о судьбе которого публике ничего не было известно.

Тут, как водится, начались политические чистки и кадровые перестановки. Йоджиро сохранил свой пост потому, что согласился открыть для проверки Тенебр, в просторечии именуемый Гробом Железным, заведение с очень дурной репутацией, совмещавшее тюрьму и секретную лабораторию. Покойный Форума имел привычку ставить опыты на заключенных, очень, знаете ли, удобно, крысок не надо мучать… Диландау подозревал, что сам провел в стенах Тенебра некоторое время, но он об этом не помнил, а Йоджиро не распространялся. И при проверке этого милого учреждения, в одной из лабораторий, в практически бессознательном состоянии, обнаружился человек, давно считавшийся погибшим.
Его оттуда вытащили, перевели в нормальную – но очень тщательно охраняемую больницу, и начали разбирательство дела. Он тогда так и не узнал, что многие бывшие сослуживцы требовали его крови. Тихо так требовали, ибо процесс шел в режиме секретности. Но президент пребывал в задумчивости. К этому времени Диландау уже работал в Лоуленде, но регулярно приезжал в столицу отчитываться перед Аргенсом, и был привлечен к работе трибунала. Именно его считали ответственным за то, что приговор оказался весьма мягким. Трепались что-то насчет «преданности бывшему начальству», и «кастовой солидарности».
Фигня. Все те, к кому Альбато ( еще не полковник, а капитан) мог применить слова «преданность» и «солидарность», были давно мертвы. А здесь ему было просто интересно посмотреть, что из этого выйдет.
Без всякого экспериментаторства. Если полковник что и ненавидел, так это эксперименты. Иначе никак, когда сам являешься продуктом секретного эксперимента. Со всеми побочными эффектами.

Он набрал номер Вайетта и сообщил, что с завтрашнего дня берет краткосрочный отпуск по состоянию здоровья. Распоряжения оставит в письменном виде.

Следующий звонок был Аше, водителю. Полковник велел ему к семи вечера заправить машину и подогнать ее к дому. На время отпуска коменданта Аше поступал в ведение майора Вайетта. Аше явно не был рад. Должность шофера при Диландау была синекурой. Хотя по штату коменданту полагался личный шофер, он предпочитал водить машину сам. А вот Вайетт сидеть без дела ему не позволит. Но Диландау не волновали переживания шофера.

Вернувшись домой, он собрался за полчаса. В дорожную сумку убралось все необходимое ( персонал бы обхохотался, если б узнал, что именно).

Паромобиль ждал во дворе. В последние годы многие в Зайбахе предпочитали ездить на трофейных басламских машинах, на нефтяном ходу, считалось, что они менее громоздки, да и стоят дешевле. Но герою войны такое не пристало, и кроме того, он мог себе позволить дорогую машину – оклад у него был приличный.

Паромобиль был красного цвета. Несолидно, но навевало ностальгические воспоминание о тех временах, когда «Алсеида» лучшего пилота имперских ВВС наводила ужас на противника. До утра Диландау ждать не собирался, ночью гнать даже лучше. Сейчас лето, холодно, конечно, Зайбах – страна северная, но северное лето имеет свои преимущества – ночи светлые.

Разумнее, конечно, было бы поехать поездом. Но поезд тащится медленно, того и крути, накроет прямо в купе, а этого лучше избежать. А вот, когда гонишь по шоссе… и снова чувствуешь себя пилотом, а не инвалидом… и если припадок случится за рулем, то успеешь свернуть на обочину и притормозить.

Черт возьми , строить хорошие дороги – действительно полезно.

---

@музыка: пойдут машины в яростный поход

---

и анонец

А выложу-ка я "Коменданта и квартиранта". Это последний из эскафлонических текстов, к выложенным ранее не примыкает и написан в другом стиле. Автора потянуло на стимпанк. Как ни странно, почти не стеб.

@музыка: и танки наши быстры